Граф Джачинто Шелси ди Айала Вальва (1905-1988), аристократ, поэт и композитор, был одним из самых экстраординарных музыкантов двадцатого столетия. Всемирное признание и распространение творчества этого аутсайдера нового музыкального мира и эксцентрика, которого долго игнорировали, началось лишь в середине 80-х, когда творческая активность престарелого композитора уже начала угасать. Визионер и мистик, он видел будущее музыки в возвращении к атавистическому состоянию изначальной индоевропейской пан-культуры и разработал соответствующую музыку для воплощения своих идеалов.
Жизнь Шелси, которого часто называли «итальянским Чарльзом Айвзом» и за его музыкальную прозорливость, и за положение вне музыкального истеблишмента, окутана тайной по его собственному желанию. Он не написал ни единого пояснения для своих зрелых работ, отказался от всякого анализа, слыл затворником и даже не позволял себя фотографировать, дабы не искажать восприятие музыки образом композитора. Впрочем, его эксцентричность была столь резко выражена, что он описывал себя не как композитора, но, скорее, как «проводника», который переводит идеи в звук. Его необычный подход к творческой деятельности проявился в аскетической прямоте выражения, объединяющего нормы музыкального изложения. Он не поддерживает и не выступает против музыкальных тенденций своего времени, а, скорее, идёт в совершенно другом направлении. По сути своей Шелси – музыкальный провидец, идеи которого часто появлялись в ходе импровизации, а записывались с помощью нанятых переписчиков.
Несмотря на то, что подобный метод композиции заставил сомневаться некоторых людей относительно подлинности авторства Шелси, его креативный талант был лично подтверждён многими ведущими современными деятелями искусства, работавшими непосредственно с ним до конца его жизни.
Джачинто Шелси, последний отпрыск старинного рода, родился ровно в 11 часов 8 января 1905 года в Ла-Специи и вырос в замке семьи Шелси в Вальве, около Неаполя. Его аристократическое происхождение и значительное состояние придали дилетантское свойство его раннему образованию, согласно собственному признанию композитора, сосредотачивавшемуся на благородных занятиях по фехтованию, латыни и шахматам. Его юношеским увлечением также было фортепиано, инструмент, ставший его любимцем на всю жизнь, на нём он развивал привычку импровизировать в течение многих часов – странное предвосхищение его позднейшего метода сочинения.
Несмотря на глубокое изучение основных музыкальных тенденций того времени, Шелси не получил какого-либо формального музыкального воспитания. Но в молодости он часто посещал дом Респиги в Риме, стал поклонником футуристической музыки Луиджи Руссоло, а позже, в 1935-36 гг., после того, как уже написал несколько крупномасштабных работ, Шелси изучил венский стиль у Вальтера Кляйна, ученика Шёнберга, и продолжил провозглашать преданность трактовке тональной додекафонии Берга, став первым итальянцем, сочинившим додекафоническую музыку. В это же время он стал пользоваться репутацией инакомыслящего композитора. Позже он изучил гармонический словарь Скрябина с Эгоном Кёлером в Женеве, и получившаяся комбинация мистического и струнного мышления отчётливо отмечает остаток его карьеры.
В 1937 году Шелси организовывает за свой счёт четыре концерта современной музыки, на котором исполняются произведения молодых итальянских композиторов и многих иностранцев, таких как Кодали, Мейерович, Хиндемит, Шёнберг, Стравинский, Шостакович, Прокофьев и др., в то время почти неизвестных в Италии.
Он продолжал сочинять, главным образом, в общепринятом стиле. Например, хотя и написанный до «срыва» в его карьере, «Струнный квартет №1» – работа высочайшего уровня, и одно из немногих сочинений этого периода, которое он продолжал впоследствии воспринимать. Некоторое время он прожил в Лондоне, где женился на кузине королевы, и в Париже, где издал три тома своей сюрреалистической поэзии («Вес нетто», «Сумеречный архипелаг» и «Острота сознания»). К этому времени Шелси тотально ограничил своё лингвистическое творческое выражение только через поэзию на французском языке. Содержательный французский язык иногда обладает проницательностью, иногда несёт противоречие – комбинация, которую более поздние поэтические афоризмы Шелси доводят до экстремумов краткости.
В молодости он много путешествовал по Азии, в особенности по Индии и Тибету – поездки, которые позднее окажут значительное влияние на его творческое развитие. Он заинтересовался восточной философией, теософией, йогой и буддизмом, затронувшими его композиционный подход в той же мере, что и музыкальные занятия в Женеве и Вене. Он стал адептом буддизма, медитирующим по три раза в день и добавляющим символ дзен к своей подписи.
Чтобы скрыться от Второй мировой войны, Шелси оставил своё родовое неаполитанское имение ради безопасности в Швейцарии и написал там две статьи по музыкальной эстетике. Эти статьи – его последние публичные слова на подобную тему.
В течение этого же самого периода его бросила жена, а позже композитор перенёс своего рода психический срыв , потребовавший временной изоляции в течение одного года в некоем закрытом заведении (психиатрическая клиника?).
О его сумеречном состоянии сознания сохранилось несколько историй. Например, эта. В 1950 году Шелси, который уже вполне дееспособен, присутствует на, возможно, первом публичном исполнении своего сочинения, «La naissance du verbe», под управлением Дезормьера в Париже. Правда при этом сам композитор находится не в зале, а, по свидетельству современника, лежит на полу в туалете и на все попытки персонала осведомится, все ли хорошо, раздраженно посылает всех к чёртовой матери. Впрочем, услышав аплодисменты, всё-таки выходит. Такое поведение впрочем, по свидетельствам разных людей, было для него свойственно. Он очень болезненно воспринимал исполнение своих произведений. На репетициях всегда сидел в другой комнате, подальше от музыкантов. А однажды ему не понравилось, как играют его квартет, и когда раздались аплодисменты, он вышел на сцену и заявил, что не имеет к этому никакого отношения.
Нестабильное психическое состояние Шелси длилось более десяти лет. П озже он с гордостью провозгласит, что за это время «Я забыл всё, что когда-либо узнал о музыке». История с помутнением рассудка – это символическое начало отсчета новой (т.е. реинкарнированной древней) музыки. Мозг композитора как бы вернулся к нулю, то есть выбросил все, опустошился, погрузился в безмолвие и пустоту. В опустошенном мозгу возникли чистые звуки (можно сказать, что Шелси услышал «музыку сфер»), и вновь родилась первоначальная музыка. Шелси как бы осуществил эксперимент по возврату в Начало.
Во время выздоровления Шелси выработал привычку успокоения своего ума с помощью сидения за фортепиано и многократных ударов по единственной клавише, во время которых он прислушивался к незначительным отличиям в каждом индивидуальном звуке – форма музыкальной самотерапии, которая невероятным образом сформировала основу его зрелого композиционного стиля.
После этого жизнь Шелси становится более таинственной, и это состояние композитор-мистификатор намеренно поддерживал.
В 1955 году Шелси было пятьдесят лет, и он находился в эпицентре создания своего эпохального стиля, который должен был привести к ряду шедевров в 1960-х. Несмотря на то, что его аристократическое происхождение освободило его от финансовых забот, эмоциональная жизнь композитора, должно быть, была нелёгкой, отмеченная чрезвычайной самокритикой, а теперь и полностью уединённым существованием. Изучая восточную йогу и мистицизм, он по существу ушёл в себя, чтобы извлечь свою самую глубокую музыку. Эта задача, мучившая его, всё же привела к огромному количеству музыкальных сочинений, показывающих не только поразительную музыкальную интуицию, но и серьёзную обеспокоенность за само исполнение. Тот факт, что эта музыка может быть исполнена в том виде, в каком она написана, на значительном количестве инструментов идиоматическим способом – высшее доказательство его фундаментальной причастности, несмотря на одинокое существование.
Таким образом, он вновь открыл себя как композитора, переехал в квартиру в Риме, выходящую окнами на древний Римский форум, и создал обстановку, в которой его интуиция должна была расцвести обособленно от основного течения музыки. Шелси однажды заметил: «Рим – это граница между Востоком и Западом. Южнее Рима начинается Восток, севернее Рима начинается Запад. Граница проходит точно через Римский форум. Там мой дом. Это объясняет мою жизнь и мою музыку». Поэтому не удивительно, что некоторые артистические идеи Шелси и композиционные приёмы противоречили восточным представлениям о композиции, импровизации, интерпретации и исполнении. Он не считал себя композитором, скорее – медиумом или сосудом, трансцендентально получавшим музыкальные сообщения во время медитаций и импровизаций на фортепиано, гитаре или ударных инструментах. Такие «интуитивные» пьесы или композиции «в режиме реального времени» (своего рода ритуалы в духе тибетской храмовой музыки, основанной на отклонениях от заданного тона, с колоколами и духовыми инструментами, создающими окружающий ореол), записывались на плёнку, а расшифровывались и редактировались специально нанятыми секретарями. (После смерти Шелси некоторые его ассистенты, которых он рассматривал лишь как толкователей своих звуковых посланий, стали безосновательно утверждать, что являются настоящими авторами). Получающиеся партитуры, однако, не учитывали гибкость и импровизацию. Подобно Шелси и его ассистентам, исполнитель сам становится медиумом, просто передающим аудитории звуки. Для Шелси звук был космической энергией и трёхмерным: «Звук – круглый, как сфера, всё же, когда кто-то слышит его, кажется, что он имеет только два измерения: регистр и длительность. О третьем измерении мы знаем лишь то, что оно существует, но избегает нас в некотором смысле. Высокие и низкие обертоны иногда дают впечатление более широкого и разнообразного звука за рамками регистра и длительности, но трудно постигнуть его сложность». В поисках «третьего измерения» или «глубины» звука, Шелси попытался выйти за рамки тонального царства и всё больше и больше сосредотачивался на одной или двух единственных нотах. Они были превращены в фокальные точки и повторены или расцвечены, подвергнутые очень тонким изменениям в интенсивности, тембре, динамике и высоте. Этот подход, однако, заставил Шелси использовать микротональность и писать музыку, прежде всего для духовых, струнных и голоса с середины 1950-х. Такие сочинения как « Tre pezzi » (1956) для тромбона, « Quatro pezzi su una nota sola » (1959) для камерного оркестра или его последние три струнных квартета (1963-85) основаны на единственных нотах и их переливающихся микротональных нюансах. При этом Шелси предвосхитил композиционные техники, позже развитые Ла Монтом Янгом и Филлом Ниблоком.
Шелси начал создавать массивные работы, основанные на одной ноте. В начале двадцатого века австрийский мистик, оккультист и основатель антропософского движения Рудольф Штайнер описал как содержимое одной ноты и её обертонных рядов (и её «унтертонных» рядов) могло бы быть достаточным для музыки будущего, чтобы обеспечить её материалом для композиции, но Шелси пошёл ещё дальше, исследуя микротональные сдвиги выбранной ноты.
В 1959 году из его однонотных импровизаций возникли известные « Quattro pezzi chiascuno su una nota sola » («Четыре пьесы, каждая из одной ноты») – первая явная демонстрация интереса Шелси к тому, что он называл «трёхмерным» свойством звука. Каждая пьеса начинается (и заканчивается) единственной нотой – радикальное сокращение музыкального содержания, которое фокусирует внимание на себя, сосредотачивая слушателя на том, каким является музыкальный звук, а не на том, что он делает. Очевидно сравнение с восточной музыкой, которой восхищался Шелси (с индийской рагой или тибетской тантрой, с их гипнотической концентрацией на единственной элементарной сонорности), всё же странный гений Шелси поднимает эту и все его более поздние работы гораздо выше уровня простого музыкального туризма, создавая уникальный звучащий мир, неуместный в какой бы то ни было традиции, кроме своей собственной. Использование Шелси восточных музыкальных элементов никогда жёстко не фиксировано, он не занимается чистой экзотикой, но пересматривает основу музыки, используя эти элементы, из которых появляется новая логика, одновременно и западная и восточная в своей сути.
Всё больше и больше его сочинений, озаглавленных мистическими терминами и подзаголовками традиции ведической Индии и других великих культур прошлого, сосредотачивались на подробных исследованиях подлинной природы самого звука и увеличивали требования к исполнителю, в духе экстремального романтизма или экспрессионизма, с которыми музыку Шелси, конечно же, некорректно сравнивать ввиду медиумического восприятия и трансцендентальной устремлённости композитора. Назовём некоторые выборочные произведения:
Сюита №8 « Bot - Ba : воплощение Тибета с его монастырями на высокогорных вершинах: тибетские ритуалы, молитвы и танцы» (1953)
Сюита №9 « Ttai : ряд эпизодов, альтернативно выражающих время, или, более точно, время в движении и человека, символизируемых соборами и монастырями с помощью звука священного «Ом» (1953)
Сюита №10 « Ka : слово « ka » имеет много значений, основное из которых – «сущность» (1954)
Quattro Illustrazioni «Четыре иллюстрации метаморфоз Вишну» (1953)
Anagamin «Тот, кто сталкивается с выбором между возвращением и отказом от него» (1965)
Uaxuctum «Легенда о городе майа, который сам разрушился по религиозным причинам» (1966)
Ko - Tha «Три танца Шивы»
Okanagon «Оканагон подобен обряду или, если хотите, постижению сердцебиения Земли» (1968)
Konx - Om - Pax «Три аспекта звука: звук как первичное движение, как творческая сила и как слог «Ом» (1969)
Pfhat «Плоть… и небеса открыты!» (1974)
и другие.